С.Черницын

КАЗАЧЬИ ОБЫЧАИ И ПРИМЕТЫ, ОТРАЖЁННЫЕ В ФОЛЬКЛОРЕ.

Воинская обрядность донского казачества все ещё остаётся малоизученной областью этнографии. В работах донских исследователей прошлого и начала нынешнего веков накоплен интересный материал, характеризующий различные её аспекты. Однако специальных исследований по этим проблемам нет, о чём более подробно говорится в моей статье, посвящённой ритуалу казачьих проводов на службу.

Настоящая статья продолжает изучение компонентов воинской культуры донских казаков (обычаев, гаданий, примет), связанных с действительной военной службой. Хронологические рамки работы охватывают период с XIX по начало XX вв, когда оформились основные принципы её прохождения. Некоторые обычаи и приметы были записаны в начале 1980-х годов во время полевых исследований в станицах Вешенской, Митякинской, Старочеркасской и их хуторах. В качестве источников привлекались также фольклорные тексты. Автор исходил из того, что в них, пусть и в редуцированном виде, отражены конкретные культурные реалии, в том числе и сведения о ритуальных действиях. Для проверки достоверности сведений, содержащихся в фольклоре, целесообразно сопоставлять эту информацию с письменными источниками.

В исследовании поставлены следующие задачи: во-первых, обобщить собранные по теме сведения; во-вторых, определить, по мере возможности, смысл тех или иных явлений. В-третьих, используя данные о других группах казачества, а также русского населения, обозначить распространение и этнические корни описанных обычаев и примет.
Знакомство с материалом позволяет говорить о представлении, что перед уходом на службу служилый должен получить прощение у станичников и близких, чтобы на него «не держали зла». С этим связан, на наш взгляд обычай, бытовавший в хуторах ст. Митякинской, перед уходом на службу целовать все иконы в доме. Он перекликается с действиями на проводах у северных великоруссов, когда в Олонецкой губернии рекрут не только обходил комнаты в доме, молясь и падая ниц, но и, попрощавшись с родными и близкими, просил прощения у домашних животных. Интересны наблюдения М.Чайковского за проводами на службу у майносских некрасовцев во второй четверти XIX века.

Последние в своей культуре сохранили много общих признаков с культурой донских казаков. По данным М. Чайковского, вооружённые казаки, собравшись на площади: по очереди проезжали на конях перед стариками и атаманом и каждый спрашивал: «Нет ли милосердного человека, который взял бы на себя попечение перед Богом о моей грешной душе?» Если он был хорошего поведения, то один из стариков отвечал: «Я (имя и прозвание) беру попечение о твоей душе перед Богом, буду молиться, чтобы Бог сохранил тебя для покаяния в грехах, а ты привези за то нам военную честь и доброе казацкое имя». Если же человек был дурного поведения, то ему отвечали молчанием. Все были уверены в его гибели, т.к. нет поручителя. Не исключено бытование подобного обычая и на Дону. Прощание с «обществом» отражено и в малорусских песнях:

«… Як пойихав казак пид корщомку,
Низенько склонився,
Прощай, прощай уся громада,
Може с ким сварывся …»

С прощением связано и обязательное родительское благословение.В одной из малорусских дум сестра упрашивает уез-жающего казака, поссорившегося с родителями:

«...Ты, брате, сего не гневися,»
Назад завернися, Отцеви своему и пани-матци в ноги уклонися,
Будеш ты, брате, на чужой стороне пробувати,
Будет тоби, брате, Господь помогати…»

Поучительна в этом отношении дума об Иване Коновченке. Суть её – конфликт между матерью и сыном. Иван уходит без благословения и, совершив подвиги, гибнет. Умирая, казак говорит:

«Не булатными шаблями мене рубали.
Не ордынськымы стрилами з коня сбывалы,
Се мене отцева молытва, та матерыни слезы побылы»

П.Житецкий писал, ссылаясь на слова одного лирника, что думу просили исполнять родители непокорных детей и парубки, которым предстояло идти в солдаты.

Немало примет и гаданий было связано с конём, что объясняется характером казачьей службы. В преданиях и фольклоре конь косвенно характеризует своего хозяина. Это особенно типично для былинной традиции. Илья Муромец на пиру у князя Владимира принимает угощение и, поблагодарив, говорит: «…Только мой товарищ не сыт и не пьян...». А затем отвечает на вопрос князя: «А мой товарищ – добрый конь!». Каков конь – таков и владелец. В одной из донских былин, опубликованных В.Миллером, Змей Тугарин является к князю на пир. Его конь – «лютый зверь» – заржал по-звериному, пугая окружающих. И лишь конь Алёши Поповича «....не ворохнется стоит». По его поведению Тугарин определил: «Мне туг супротивник есть».

Представление о связи между служилым и его конём проявилось в обычае, бытовавшем в некоторых станицах Дона (например, в ст. Старочеркасской), по которому при проводах коня казака, а порой – и всадника украшали цветами. По описаниям в 1914 году после молебна священник кропил святой водой не только уходящих на войну, но и их коней. Известны акты, когда освящали снаряжение вообще. Ещё во время Ливонской войны датский посланник Яков Ульфельд писал, что у русских «когда пушки с места трогают, приходит священник, и окропляет оные священной водой, пениями и молитвами российскими просвещая».

П.Арефин оставил описание проводов на германскую войну казаков ст. Бессергеневской. В нём имеются трагические сцены, когда мальчик просит коня, чтобы тот привез отца живым и, когда жена, предчувствуя скорую разлуку с мужем, плачет над его конём».

Представления о связи всадника и коня отразились при толковании примет, снов, в гаданиях. На Дону встречалась примета: если приснился казак без коня, то он или в плену, или с ним несчастье. Думается, это повлияло на фольклорные сюжеты. Так, в донской песне «Молодец после кровавой битвы» представлен:

«В одной тоненькой в полотняной во рубашечке,
Что в той-то было во кермазинной черкесочке.
У черкесочки рукавчики назад закинуты,
И камчатны её полочки назад застёгнуты,
Басурманскою они кровию по забрызганы.
Он идёт, удал добрый молодец, сам шатается,
Горючею он слезою обливается,
Он тугим-то своим луком опирается…».

А на вопрос матери иносказательно отвечает, что его турецкий царь напоил «тремя пойлами»: саблей острой, копьём метким, пулей свинчатой. Образ смертельно раненого казака в песне соответствует примете. Также, если во сне конь не осёдлан, не зануздан, худ или уныл, то с хозяином горе. Эта примета бытовала не только у донских казаков. В песне гребенских казаков говорится, как по «шлях-дороженьке» проходил казачий полк:

«...За полком-то идёт раздушечка, душа добрый конь;
Седельце на нём черкесския на боку висит,
Подпруженьки его письменные в спину врезались,
Стремянница его по копытам бьют»

В фольклоре конь выступает как вестник смерти. Так, в одной из песен умирающий казак напутствует коня:

«Оборви-ка, канёчик, шалкавыя повода,
Пабеги ка, канёчик, ты на Тихай Дон
Не давайся, канёчик, Шамиль-горскому,
Отнеси ты письмо к родному батиньке,
Родному батиньке, роднай маминьке,
Молодой моей жене всю правду расскажи…»

Имеются различные варианты песни, в которых конь, будучи вестником смерти, должен избежать встречи со «злой ордой», «злодеем турчином», шведами и т.д.

В думах также умирающий казак пытается передать родным сообщение о смерти. Вестниками являются ворон, орёл, сокол, но чаще – конь:

«Тебе турчын не поймае,
А татарын не всидлае
Бижы, конь, все лугамы,
Та все бытымы шляхамы...»

А дома он должен сказать, что хозяин женился, «наняв соби паняночку, в чистым поли земляночку».

Подобные представления имели под собою основание. Ещё в прошлом веке казаки верили в способность коня добираться домой. В рукописном фонде Х.И.Попова имеется запись: «В старину, как рассказывают, часто бывали такие случаи: убьют или возьмут в плен казака злые татары: а конь его, не пойманный врагом, пустынными степями, по звездам, пробирается на Дон, прямо на двор своего хозяина, и тут-то начинаются «над ним слезные причитания престарелой матери или молодой жены».

Подобное представление отражено и в великорусских песнях. Так, в изданном в 1895 году сборнике А.И.Соболевского приводятся варианты популярной в XIX веке песни «Завещание раненого молодца». Здесь также умирающий молодец просит коня:

«Ты, мой добрый конь, слуга верный мой!
Поезжай один на святую Русь,
Поклонись от меня отцу, матери,
Челобитье моей молодой жене,
Благословенье скажи малым детушкам...».

Как исключение к сказанному можно назвать один из вариантов песни об И.Краснощёкове, где герой, попав в засаду, перед гибелью рубит коню голову:

«Не достанься же, мой конь,

Не достанься, ты, шведу подлому…»

Распространённой приметой в воинских ритуалах является потеря головного убора, что истолковывается как гибель человека. При сборе полевых материалов её вспоминали почти все информаторы. Встречается она и в русском фольклоре. Причём это происходит и сочетании с другими потерями, например, «распоясался золотой колчан», рассыпались «калёны стрелы». В песне обычно содержится разгадка:

«…Сопадала у тебя с головы кунья шапка,
Это пропадёт твоя буйная головушка,
Распоясался твой золотой колчан –
То мне, есаулу, быть крепко ранену;
Рассыпались калены стрелы —

то казаки наши на побег пойдут»

В некоторых вариантах сюжета встречается разыгравшийся конь. В одной из песен о Ермаке, записанной на х. Камышине Раздорской станицы, атаману снилось:

«…Будто конь мой, коник воронённый,
Разыгрался, ой да, подо мной,
Ой да, разыгрался, ой да разметался
Под удалым Ермаком…»

И далее говорится о потере шапки, об оторвавшемся луке с колчаном и рассыпавшихся стрелах. Разгадка гласит:

«Скоро-скоро быть тебе убитому,
Коню вороному подстрелену,
Ой-да молодой жене быть вдовой целый век».

Имеются и другие редакции. В одной из песен, опубликованной в 1897 году, из записей А.Карасёва, герою также снилось:

«… Будто конь мой вороной,
Разыгрался подо мной.
Разыгрался, расплясался, под удалым молодцом,
И свалилась кунья шапочка сы буйной головы,
Оторвался лук с колчаном сы правой стороны,
Мелки стрелочки оттеля порассыпалися...»

Герой песни безымянен и обращается вообще к «атаманам-молодцам». Сон разгадывает мать, предсказывая; что:

«На службице, родимый, и убитому быть,
Вороному-то коню быть подстрелену»

При разных вариантах мы видим, что разыгравшийcя конь истолковывается как дурное предзнаменование, связанное с гибелью, а через другие приметы — и со смертью героя. Известны и другие сюжеты. В фонде Х.И.Попова приводится текст былины, не вошедшей в сборник донских народных песен Савельева. В ней князь Владимир вызывает желающих на скачки. Залогом является «буйная голова». Все уклоняются за исключением Ванюши Гардиновича. Перед скачкой его «Конь заиграл, на нём шубу изорвал…»

И хотя присутствующие отговаривают молодца от состязания, Иван не верит примете: «…Я поболе поживу, Себе шубу наживу А такого коня, мне вовеки не нажить...». Действительно, конь не только выигрывает скачку, но и помогает герою советом. Приведённый пример все-таки представляется исключением. Примета чаще оценивается как плохая. На х. Пигаревском Вешенской станицы, по рассказам старожилов, если при проводах на службу конь «взыграет и понесёт», то это — дурное предзнаменование. Тому есть рациональное объяснение — ненадёжный конь может подвести всадника. Но главное, на наш взгляд, это представление, что конь предугадывает судьбу хозяина. Оно распространено очень широко. На Дону перед уходом на службу присматривались к коню. Его унылый вид — плохая примета. На русском севере при проводах рекрута, когда готовились сесть в сани и ехать на призывной пункт, также наблюдали за лошадью. Если она не стояла смирно, а переступала с ноги на ногу, была беспокойной, то это также расценивалось как плохое предзнаменование. В одной из песен, записанных у оренбургских казаков, молодец готовит коня к походу и спрашивает:

«Что же ты, конёк, не весело стоишь,
Не весел стоишь, не радостный.
Ты повесил свою буйную головушку
на правую сторонушку.
Али ты чуешь, конёчек, под собой невзгодушку?»
И далее конь отвечает:
«Мне, конёчку, быть подстрелену,
А тебе, хозяин, быть убитому...»

В исторической песне «На Литовском рубеже», записаной в Сибири в XVIII веке, но датируемой второй половиц XVII века, дворянин из-под Смоленска собирается в полки царские. Он обращается к коню, почему тот печален, отказывается от «травы зеленыя» и воды. На что конь отвечает, что на службе:

«…Мне коню быть подстрелену,
Быть тебе молодцу в поимании…»

Несмотря на храбрость героя, предсказание сбылось:

«А пало молодцу на ум несчастье великое,
Что ему добрый конь наказывал
Изгибла головушка ни за едину денежку»

Примета отразилась и в исторических документаx. Польский хронист Несецкий писал, что перед смертью С.Чарнецкого, непримиримого врага России и православия, «…конь его, чрезвычайно быстрый, во время болезни своего всадника, не употреблял никакой пищи, рыл только копытами землю и по смерти Чарнецкого издох».

Со службой были связаны различные гадания. Например, в песне служилый в чужой стороне тоскует по дому, отправляется на гору, где лежат «два камня белые».

«Ай, я возьму эти камушки, ей эти вить два кады два камушка.
Вдарю вить я приударю, вдарю приударю.
Ай из которова ой да камня ей из какова када из камушка
Агонюшка брызнет, агонь брызнет
Ай ну из той толька лишь да стороны.
Ай сы этай да стараны, ой сы
Старонушки ка мне вести придут....».

Очевидно, перед нами один из вариантов гаданий c камнем. Интересные сведения о них с использованием этнографических данных по культуре украинцев приводит Н.Ф. Сумцов. Но у него речь идёт о прислушивании к камню,. Например:

«...Стоить камень край дориженьки,
Припадайте та и гадайте,
Тильки мене не обсуждайте...»

Он также использует факты из этнографии народов Западной Европы. В подобной же ситуации с камнем совершаются активные действия. Над раскрытием их смысла и выявлением аналогий ещё предстоит работать.

Более известно гадание по месяцу. В ясную лунную ночь гадальщица выходила на середину двора и заставляла мать или не получающую вестей жену служилого смотреть внимательно на полную луну. Из записей Х.И. Попова: «...И мерещится им, что проходит через месяц весь казачий полк, казак по казаку, все радостны и все веселы, а их кровного все нет, да нет. Позади только всего полка, что называется в хвосте его» показывается их желанный — пеший, усталый и чёрный как запуха».

Здесь признаками беды являются: вид казака, отличающий его от весёлых сослуживцев; отсутствие коня, и, наконец, положение его позади, в конце колонны. В казачьем фольклоре немало песен, где поётся об отставшем казаке, который «плачет-убивается», пытаясь догнать товарищей. Представляется интересным описание И.И.Железновым возвращения в начале XIX века уральских казаков из похода. Мать, незнающая о гибели сына, спрашивает проходящих казаков: «Подгорнов, родные мои, где Маркиан?» На это проходящие сотня за сотней отвечают: «...Сзади, матушка, сзади!» И далее: «…Когда и обоз проходил, то казаки, кивая головою, говорили: «Там, сзади, родная!» Тут только старуха догадалась, что осиротела навеки».

Очевидно, перед нами архаическая форма оповещения, её не называл никто из информаторов. Можно предположить, что отголоски обычая, утратив первоначальный смысл, сохраняются в песенных сюжетах. В одной из песен, например, поётся, как при возвращении казаков из похода сбегаются встречающие:

«Ой, градом сыпались вот вопросы:
Ой, жив ли муж-отец родной?
Ой, солдаты они отвечают:
Ой, все едут позади...»

Существовал обычай: в случае гибели казака его конь и имущество возвращались домой. В станице Митякинской старожила говорили, что это обязательное правило, так как конь служилого принадлежит его отцу, снаряжавшему молодого казака на службу. В этом случае речь шла не о войне, а о действительной службе. Однако сохранение и возвращение коня практиковалось и в походе. Примером тому — судебные разбирательства. Так, 1 января 1777 года в Войсковой канцелярии слушали показания казака из станицы Нижне-Чирской Василия Чехонина. Будучи на Кубани в полку Е.Барабанщикова, он заболел, был отправлен в Черкасск, где и получил отставку. Суть конфликта в том, что в его отсутствие в полку командир «его лошадь и пару арчаков при собрании там Круга распродал». А поскольку В. Чехонин — не дезертир, то поступок полковника рассматривается как беззаконие. После гибели под Цорндорфом Г.Капниста, известного предводителя слободского украинского казачества, его коня и имущество должен был доставить домой казак. Когда в дороге животное пало, не имея возможности привести коня живым, он снял и привез конскую шкуру.

В казачьих песнях часто встречается сюжет, когда при возвращении товарищи ведут коня погибшего и несут его имущество. Например:

«...Все друзья, братья, товарищи из похода идут,
А моего дружка коня ведут.
В тороках везут его рубашечку кровавую»

Или:

«...Ой-да устань, праснись,
Устань, праснись, маладая удава.
Ой-да всех жён мужья,
Чужих жён мужья со службицы идут,
Тваво мужа, тваво мужа варана коня ведут,
Ой-да, сиделице, сиделице на белых руках несут»

Очевидно, в прошлом коня можно было оставить другу либо ученику. В украинской думе о Фёдоре Безродном казак, умирая, отдает коня оруженосцу — джуре. Перед этим он испытывает джуру: «А що не ледай — кому моя худоба буде доставати».

В заключение назовем ещё несколько обычаев, связанных с возвращением со службы.
В некоторых станицах Дона, встречая мужа, жена кланялась в ноги сначала ему, а затем коню, благодаря за то, что привёз казака живым. И наоборот, было принято упрекать животное в случае гибели хозяина. Вот описание оплакивания из опубликованной в 1862 году статьи в газете «День». При встрече матерью сослуживцев погибшего казака, его друг отдаст ей коня. «А она болезненно вскрикнула, так что вся толпа дрогнула, быстро бросилась к лошади, повисла у неё на шее да так и замерла. «Горемычная ты лошадушка, сиротинушка ты непричастная! Куда же ты девала свово хозяина доброва, мово чадушку кровучую? Зачем ты не принёс к нам его ненагляднова? Зачем ты не берёг яво от злой пули вражеской? Осиротил ты нас горемычных!». В станице Старочеркасской автору рассказывали о гибели в 1912 году станичника, которого зашиб копытами конь. Также, оплакивая, упрекали коня. Информаторы подчеркивали, что животное понимает случившееся. Ситуация отражена и в фольклоре:

«Ай, строят, строят тому казачечку
Вот и строят младцу домовину,
Ой, да, младца несут да коня ведут.
Вот и конь голову с горя клонит»

По описанию К.Абазы после гибели героя Кавказской войны генерала Слепцова, его хоронило все казачье население Сунженской линии. Матери сажали на крышку гроба грудных младенцев. Старики с укоризной смотрели на сподвижников генерала. И были упреки коню: «Ишь, волчья сыть! Не сумел уберечь, а сам-то цел!». И Железнов приводит сведения о неудачной стычке яицких казаков с киргизами на р. Барбатовой в начале XVIII века. Виновной объявили лошадь атамана, сбросившую хозяина, и приговорили её к смерти. Несчастное животное было привязано к столбу посреди площади и умерло от голода.

Нами рассмотрены лишь некоторые обычаи, приметы, гадания, связанные с прохождением военной службы. Даже первоначальное знакомство показывает перспективность дальнейшей работы в этом направлении.

Можно обратить внимание на распространение примет, связанных с конём, что соответствует характеру военной службы. Вместе с тем, не выявлены в подобном объеме приметы и гадания при помощи оружия. Случайно ли это? На вопрос ещё предстоит ответить.

Рассмотренный срез традиционной культуры показывает синтез различных религиозных представлений, но обрядовые формы, в большинстве своём, связаны с христианским мировоззрением. Отметим, что не только обычаи и приметы, но и фольклорные формы, их отражающие, находят аналогии в ритуалах других групп казачества, а также у русских и украинцев. Однако, это не позволяет с уверенностью говорить об их восточно-славянских этнических корнях, так как собранный материал нуждается в сопоставлении с кавказским и азиатским.